Скульптор из Ванкувера Михаил Перцев: “Я все еще учусь”

Интервью с Михаилом Перцевым, ванкуверским скульптором, преподавателем Emily Carr University

site23-225x300

– Михаил, я знаю, что Вы недавно вернулись из кипрского города Айя-Напа, где сделали большую каменную скульптуру в рамках 3-го Международного скульптурного симпозиума, учрежденного местным горсоветом. Расскажите подробнее об этом событии.
– Сначала о том, что это такое – скульптурный симпозиум. Это культурное событие, которое инициируется муниципальными властями, решившими украсить какое-нибудь свободное пространство в городе, создать городскую коллекцию парковой скульптуры. Тогда, как правило, придумывается тема и затем организовывается открытый конкурс, практически всегда международный, и на этой основе приглашаются художники, специализирующиеся в скульптуре, дабы создать произведение непосредственно на месте проведения симпозиума. Количество будущих участников редко превышает 7-8 человек, но заявок всегда сотни, и стать участником подобного мероприятия считается удачей. Симпозиумы бывают разными. Иногда материал, который предлагается художнику, – это местная порода камня, к примеру, гранит или мрамор, а может быть дерево или металл – тут все зависит от месторасположения города и самого устроителя, который, приглашая художника, оплачивает все расходы и приобретает готовое произведение. От такого симбиоза выигрывают и город, и скульптор.

На Кипре все было традиционно, а именно – тема была задана, и звучала она как “античность, греческий миф”, что, наверное, вполне закономерно, потому что греки, и, в частности, киприоты, – настоящие патриоты своей культуры, которая наравне с Египтом и Вавилоном по праву считается одной из древнейших, ведь история заселения острова восходит к палеолиту, а это более 10 тысяч лет назад. Вообще, попав на Кипр, я почти сразу почувствовал, что греки действительно “древние”, эта архаика как-то роднит и располагает, и это особенно сильно ощущается, особенно если вы приехали из таком молодой страны, как Канада.
У скульптуры, сделанной мною на Кипре, есть небольшая история. Мой первый проект “Скифская лошадь”, который я послал по интернету, был отобран, и я попал в группу из 7 художников из разных стран. Чуть позднее комитет симпозиума сообщил, что им понравилось ещё несколько работ из моего резюме, и в числе прочих они предлагают сделать композицию, изображающую летящего на лошади мальчика – “Отблеск солнца“. Эта скульптура является моей дипломной работой, с которой я закончил Московский художественно-промышленный университет имени Строганова. Предложение было мною принято, и я вылепил масштабный макет, то есть в 10 раз меньше более чем трехметрового оригинала. По приезду выяснилось, что эскиз не впишется в предложенный камень, он был маловат, и я вечером в отеле сделал макет другой, тематически и пластически, композиции, уже специально для того камня, которым располагал в реальности и более роднящим с местом. Так появились почти трехметровые “Зевс и Европа”, установленные в мае этого года в парке города Айя-Напа на Кипре.
Для художника каждая творческая работа важна. Особенно сделанная в таких, в общем-то, непростых условиях. Я имею в виду крайне сжатые сроки и нередко работу на открытом солнце или при сильном ветре, когда каменная пыль застилает и ест даже хорошо защищённые глаза, плюс размеры и неподатливый материал, ведь зачастую чтобы высвободить произведение из толщи, большую её часть надо просто удалить. Скульптурный симпозиум – это ежедневный 10-11-часовой физический и умственный труд, требующий немалой концентрации.
Камень легко испортить, увлекшись (что часто бывает с новичками) и временно потеряв контроль над своими действиями, врезаться или отрезать иногда даже немного материала, но не в том месте. Это вдобавок ещё и просто опасно – на современных симпозиумах скульптор, помимо традиционных ручных инструментов, работает также и с мощными электрическими. Каждая такая работа – это как прожитая жизнь, концентрированный опыт – что-то вроде снятого вами и только вами фильма, где вы и режиссер, и продюсер, и актер с оператором.

– Какие темы в скульптуре Вам наиболее интересны?
– У меня есть определенное видение, что я хочу изображать вне зависимости от материала – будь то глина или рисунок. Это произведения, выражающие главное, что привело меня в скульптуру – движение как универсальное послание, через которое можно, как мне кажется, выразить многое из того,что происходит внутри объекта. Для меня это, в основном, лошадь и человек, и часто вместе. Форму выражения я вижу как декоративно-монументально стилизованную, обобщённую и вне зависимости от размера. Я сейчас работаю над небольшой фарфоровой серией ”Тотем-лошадь”, а также фарфоровым сосудом, где в рельефном изображении спаяны человек и конь, и опять же в динамике.
Вообще, переходить от скульптуры к живописи или мозаике, создавать контрастные по размеру и задачам произведения есть признак нашей школы – “Строгановской” или “Мухинской”, ведь Строгановка – это бывший ВХУТЕМАС, и это многое скажет любителю искусства.
“Монументальность – это в первую очередь не размер!”- эти слова в разное время произносили такие большие мастера современной монументальной скульптуры, как из ныне живущих, Эрнст Неизвестный или крупный, московский скульптор Георгий Франгулян. Такое мнение этих прекрасных художников очень хорошо иллюстрирует творчество их оппонента Зураба Церетели, где все художественные проблемы как бы можно решить при помощи подавляющей, визуальной массы монумента по отношению к пейзажу города и его обитателей. Универсальный пример – великое египетское искусство, где все – от пирамиды до стилизованной в виде плывущей девушки ложки – является образцом монументальности.

– С каким материалом Вы, в основном, работаете?
– Из освоенных мной материалов я назову бронзу, керамику и камень, в Канаде добавился ещё и бетон. Я думаю, что материал тебя выбирает. Все они, конечно, разные. Керамика – самый быстрый материал в смысле результата, и там ты лепишь и добавляешь материал, а в камне все наоборот – убираешь материал, и процесс проистекает иначе, и ты другой в этот момент, более собран и чуток ошибиться будет очень обидно!
В бронзе тоже вроде бы сначала лепишь, но потом следует длинный технологический процесс – это коллективный труд, вне зависимости от размера. Готовая скульптура из твоей мастерской переезжает в литейную, и далее все зависит от уровня литейщика. И потом, когда получаешь свою работу назад в бронзе и обрабатываешь поверхность сам, потом покрываешь патиной – это удовольствие просто! Эти материалы наиболее интересны для меня сейчас. Кстати, такие художники, как Петр Клодт (кони на Аничковом мосту), Этьен Фальконе (конный монумент Петру на Марсовом поле), Джакомо Манцу (Врата Смерти, Ватикан) сами были превосходными литейщиками.

– Как складывается Ваша творческая жизнь в Канаде? Насколько легче или, наоборот, труднее “показать” себя здесь?
– По приезде в Канаду мне очень повезло – нашел мастерскую почти сразу, и, как я теперь понимаю, это имело решающее значение. И первые студенты появились через пару недель после приезда. Здание, в котором располагалось мастерская, оказалось очень удачным по расположению и известным в городе участником Eastside Culture Crawl – и там я получил доступ к публике в течение первого же года.
Ничего похожего нет в России, к сожалению… Там ведь отношение к художнику слегка как юродивому – он там что-то делает у себя в мастерской и, конечно же, он постоянно пьёт, чего к нему идти? А здесь такого клише просто нет, и это было приятно. То есть тут приобрести связи, познакомиться с большим количеством разнообразных людей, в том числе и заказчиков, проще – надо просто быть активным! Несколько больших работ, сделанных здесь – как двухметровый торс для частного домовладения в Kitsilano, роспись экстерьера Russian Hall, – они и другие работы случились благодаря Culture Crawl в том числе.
И ещё одно отличие – в Канаде публика заинтересована купить у тебя что-то, не стилизованное под Ренессанс или греков, или сделанное в общем, салонном стиле. Здесь запрос строится иначе – а как ты сам работаешь, без эстетической поддержки музеев и поколений прошлого?
И это на самом деле серьезная проверка на то, что ты сам несешь внутри себя, насколько жизнеспособна твоя индивидуальность. Здесь я более обращен к самому себе как художник, я освободился от необходимости подстраиваться под вкус заказчика. Твой стиль либо нравится, либо нет – жестко, но по правде.
Здесь, в Канаде, я оказался в изоляции от всех влияний извне, как это было в России – не секрет, что в Ванкувере европейцам не хватает привычных нашему глазу признаков “обжитости и окультуренности” в городском пейзаже. В первые месяцы, а то и годы, после приезда наш глаз скользит по однотипным, плоским цементным, постфункциональным фасадам или по стеклу высотных зданий в стиле хай тек в downtown в поиске привычных и все ещё необходимых, дающих комфорт нашему сознанию игр света и теней на разнообразных поверхностях зданий, образуемых орнаментикой и архитектурными элементами, нам хочется видеть эту заполненность, разномасштабность зданий. Но с течением времени мы перестаем требовать от Ванкувера быть Петербургом или Прагой, и наш глаз фокусируется теперь на горах и океане. Я вышел из положения по-своему, а именно – обратился к мощному пласту местного искусства прошлого и там мне оказалось комфортно. Так моя изоляция привела к фокусу на себе как художнике, появились более оригинальные стилизации, как мне кажется, но я никогда не стану умалять значения последовательного и всестороннего образования. Ванкуверу, безусловно, надо иметь больше связей с великим мировым наследием, пока ситуация однобока.

– Вы закончили Строгановку, а здесь преподаете в достаточно престижном в Канаде университете. Насколько отличаются методы преподавания от российских? Какие плюсы-минусы для будущих художников Вы видите здесь в образовании?
– Этим вопросом Вы бьёте в самое основание художественного образования в Канаде! Строгановская программа – результат глубокой селекции в этой области… К примеру, в средних художественных учебных заведениях бывшего СССР пластическая анатомия, то есть анатомия для художников, преподаётся год, с двумя серьёзными экзаменами – это серьезный предмет, за него отчисляют из художественного училища или института…
Здесь, когда мне предложили его преподавать, то дали 26 часов! Я упёрся – простите за лексику – и потребовал больше, и они сделали, что могли – дали 30. И не потому, что не хотели, а просто тогда вообще придется все перестраивать на факультете, а они не вправе этого сделать. Я, конечно, переписал программу, чтобы студенты имели возможность хоть как-то учиться. То же самое с моей скульптурной программой – увы, но плетью обуха не перешибить.
И если снова вернуться к Строгановке, то у нас была программа выстроена так, чтобы мы могли ознакомиться с максимальным количеством теории и практики. История искусства изучалась таким образом, что мы досконально знакомились с материалом – от первейших образцов первобытного искусства до трансавангарда последнего десятилетия 20-го и первых лет 21 века. Наши профессора были участниками археологических экспедиций в Египте и Сирии, некоторые из них говорят на разных наречиях древнегреческого языка и не только. Там колоссальная школа образования в искусстве.
То же самое было и по нашей специальности – монументальной скульптуре. Мы проходили по композиции все – от анималистической, парковой скульптуры и малых её форм до конного памятника, все сверяя с архитектурным макетом в каждом частном случае. И помимо солидной теории по истории искусства был у нас, скульпторов, свой отдельный теоретический предмет – история пластики, и к 5 курсу мы писали теоретические работы на уровне искусствоведов-старшекурсников.

Печально, но многие выпускники местных арт-ВУЗов работают в Старбакс на том же Granville.
Есть и альтернативы для тех, “кому больше всех надо“, кто имеет адекватные стандарты и серьёзно смотрит на своё образование. Многие ищут возможность брать частные уроки по рисунку, живописи или скульптуре. Это несколько похоже на практику, существовавшую в эпоху Ренессанса, когда все изучалось непосредственно от мастера – так начинал юный Микеланджело в мастерской Гирландайо.
И тут, конечно, важно не промахнуться с выбором. Сейчас в городе есть несколько студий, где можно научиться основам, есть один преподаватель из Китая, но он не говорит даже по-английски!
К одной из таких студий я отнесу и свою мастерскую – мои учащиеся после официального образования проходят “переплавку”, учатся ради саморазвития, абитуриенты за короткий срок нарабатывают крепкое портфолио, которое открывает им двери в престижнейшие арт-институты Канады, Америки и Европы. Многие поступают в два-три ВУЗа одновременно и выбирают на свой вкус. География моих выпускников меняется каждый год – от местного Capilano до Central Saint Martins в Лондоне, Pratt Art Institute, New York School of Interior Design. Как раз этой весной моя бывшая русская студентка победила в конкурсе, организованном журналом по интерьеру Elle Decor. Впечатляет!

– Ваши рецепты для достижения успеха в творческой карьере.
– Я отвечу словами пожилого Микеланджело: “Я всё ещё учусь!“
И я назвал бы главнейшие качества для достижения творческого успеха – это самодисциплина и способность к саморазвитию, постоянному поиску наилучшего и адекватного способа самовыражения.
Талант важен, это как натуральный алмаз, но надо быть очень мотивированным и делать все возможное, чтобы алмаз засветился. 80 процентов – это работа самого студента, и 20 процентов – везение, которое нужно, чтобы найти добросовестного учителя, один в поле не воин, увы. Посмотрите на состоявшихся мастеров искусства – от Веры Мухиной до Михаила Барышникова – им довелось быть учениками мастеров. Но это на первых этапах, потом же, как я сказал ранее, – самостоятельное самосовершенствование.

– Ваш принцип/девиз в творчестве?
– Ежедневно работай! И ещё, слова Эпикура: “Не испорть того, что у тебя есть сегодня, желанием получить то, чего у тебя нет! Помни, то, что ты имеешь, было когда-то тем, о чем ты раньше мог только мечтать!”. Умно, не правда ли?

Ирина Донская

Материал взят с сайта: http://vancouverandus.com/?p=7880

коментувати у Facebook

Ваш коментар:

%d bloggers like this: